Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 2 - Страница 86

Сартр принимал свыше двадцати таблеток коридрона в день, выкуривал по две пачки сигарет и с десяток трубок, выпивал неисчислимое количество вина, виски и коньяка. К этому ежедневному меню добавлялись десятка два чашек крепкого кофе. Ни минуты отдыха не было в вечной круговерти, в жестокой пляске нервов.

Творчество превратилось в процесс медленного самоубийства.

— Не обращайте внимания на ахинею этого наркомана, — призывали политические противники Сартра.

* * *

В 1968 году во Франции разразилась студенческая революция. Сартр считался ее духовным вождем, но для него она пришла слишком поздно. Он уже был развалиной. Задыхался, с трудом волочил левую ногу. Где уж ему строить баррикады и вести на штурм старого миропорядка юных своих клевретов.

— Я хрупок, как китайская ваза. Меня нужно возить на митинги в инвалидной коляске, — признал он с горечью. И тогда друзья и почитатели взяли с него слово отказаться от алкогольных и наркотических излишеств. Сартр резко снизил убийственные дозы, и крепкий, устойчивый по природе ствол его организма, выдержавший неимоверную нагрузку, постепенно восстановил жизненные силы.

Жан-Поль Сартр, бросивший в мусорный ящик извещение о том, что ему присуждена Нобелевская премия, больше всего гордился тем, что он был знаменем студенческой революции. Студенты, чуть было не опрокинувшие государственный строй во Франции, поверхностно читали Маркса, кое-что слышали о Бакунине, усвоили несколько разрушительных идей Мао и Че Гевары, но почти все они наизусть знали Сартра. Он научил их мыслить. Постаревшему философу было лестно оказаться в эпицентре революционной бури на одном корабле с молодежью, и он заявил, что на Западе студенты являются единственной по-настоящему революционной силой.

Заигрывал Сартр и с террористической группировкой Бадера — Майнхоф, несколько лет державшей в страхе и напряжении всю Германию. Эта симпатичная парочка разработала теорию революционной партизанской войны в джунглях больших городов. Чтобы пробудить революционное самосознание масс, анархиствующие бандиты взрывали бомбы на площадях, в театрах и в универмагах. Несмотря на большое количество жертв, революционное самосознание почему-то не пробуждалось. Наконец западногерманская полиция, потратив огромные средства на осведомителей, упрятала Бадера и Майнхоф за решетку.

Сартр обратился к западногерманским властям с просьбой разрешить ему свидание с Бадером, и они не смогли отказать знаменитому философу. Увы, встреча в тюремной камере не привела к взаимопониманию.

Сартр сказал поднявшемуся ему навстречу худому аскету:

— Я оправдываю ваши цели, но осуждаю средства. Путь террора ведет в тупик.

— Тогда мне не о чем с вами говорить, господин философ, — ответил Бадер. — Вы мелкобуржуазный интеллигент, а я революционер-радикал. Мы готовим революцию, а она, как известно, без крови не бывает. Необходимо убить десятки тысяч, чтобы возбудить дух революционной борьбы в миллионах.

И Бадер вскинул вверх сухой кулак, покрытый маленькими рыжими волосками, — как бы грозя небесам.

* * *

В 1958 году Сартр впервые столкнулся с Голливудом. Дух этого города снов в то время воплощался в известном режиссере Джоне Юстоне, создателе многих кассовых фильмов. Юстон загорелся идеей поставить киноэпопею о жизни Зигмунда Фрейда. Она ему мыслилась этакой феерией, сочетающей элементы психоанализа, детектива и секса с захватывающей историей открытия лечебного гипноза и кокаина. Юстон решил, что лучшего сценариста, чем Сартр, он не найдет. Режиссер не сомневался, что философ-энциклопедист прекрасно знаком с биографией Фрейда и его учением. И он обратился к Сартру с заманчивым предложением, подкрепив его чеком на 25 тысяч долларов и намекнув, что это всего лишь аванс. Сартр предложение принял.

Но Юстон ошибся. Французский философ был равнодушен к венской школе и ни в грош не ставил психоанализ. К тому же Сартр никак не мог уложиться в жесткие рамки жанра и не понимал, почему фильм о Фрейде не может длиться восемь часов.

Через год Юстон пригласил Сартра к себе на дачу в Ирландию для окончательной доработки сценария. Эти два человека встретились и искренне не поняли, как другого природа терпит. Юстону Сартр показался чудовищем. Маленький, с брюшком, в отвратительно сшитом костюме, с желтыми зубами, он с первого взгляда вызвал у режиссера чувство физического отвращения. Позднее Юстон рассказывал:

«Это не человек. Это пулемет, извергающий мысли. Он некоммуникабелен. Слушает только себя, не давая собеседнику вставить ни единого слова. Скорость его трескотни не позволяет следить за, возможно, и блестящими мыслями. Наконец фразы Сартра сливаются в сплошной гул. Я все ждал, может, он переведет дыхание. Где там! Это существо не нуждалось в воздухе. Отупев и отчаявшись, я выходил в ванную, чтобы сунуть голову под холодную воду. Возвращаясь, я уже в коридоре слышал его монотонное бубнение. Он даже не замечал моего отсутствия».

А вот что писал Сартр:

«Юстон оказался совершенно никчемным человеком. Я думаю, что даже обезьяна превосходит его интеллектом. Редко бывает, чтобы у человека была такая пустая душа. Он не в силах ни сосредоточиться, ни сконцентрироваться. Нельзя привлечь его внимание больше, чем на пять минут. Необходимость мыслить вызывает у бедняги головную боль. Это какое-то примитивное существо с планеты микроцефалов».