Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 2 - Страница 79

Это он создал Китайскую республиканскую армию и двадцать лет сражался под знаменем Гоминдана. Он был другом, доверенным лицом, военным советником и телохранителем Сунь Ят-сена. Жизнь вождя была в безопасности, когда рядом с ним находился этот спокойный человек с двумя кольтами на поясе.

* * *

Моше Коэн был сыном бедных еврейских эмигрантов из Польши, осевших после долгих мытарств в Лондоне. Родился он 3 августа 1889 года. И отец, и мать были глубоко верующими людьми. Отец, столяр-краснодеревщик, почти не имел заказов, и семья с трудом сводила концы с концами. Но зато он был уважаемым в еврейской общине человеком, старостой местной синагоги. А вот сын Мойше, его первенец, чуть не с пеленок оказался овцой, портящей все стадо. Мальчик не проявлял никакого интереса к Торе, не хотел учиться, приводил отца в отчаяние. Целыми днями Мойше пропадал на улицах среди таких же сорванцов, как он сам. Маленькие лондонские пролетарии объединялись в шайки, занимавшиеся мелким воровством и проказами. Сверстники уважали Мойше за ловкость и силу, и он всегда верховодил.

Он любил эту жизнь и этот город с узкими кривыми улочками и сырыми туманами, часто сливающимися в сумрачное облако, по утрам искрящееся от солнечных лучей.

Мальчик вырос. Природные способности помогли ему хорошо окончить школу при минимальной трате усилий. Он продолжал вести праздный образ жизни, перебиваясь случайными заработками, хотя уже чувствовал в себе странную силу и знал, что ей, как темному семени, предстоит прорасти в его душе и управлять его мыслями и поступками.

В 16 лет он стал боксером. Это была одна из тех случайностей, которые определяют человеческую жизнь.

В воскресное утро на Трафальгарской площади к нему пристали трое лондонских кокни. День только начинался, но они успели уже основательно нагрузиться темным, маслянистым, будоражащим кровь ирландским. Это были битюги, аляповато одетые, с бычьими шеями, украшенными пышными галстуками, с подбородками, напоминавшими носок поношенного солдатского ботинка. Для полноты жизни им не хватало только острых ощущений.

— Эй, парень, — окликнул один из них шедшего своей дорогой Коэна. Он остановился. Они медленно приблизились. — Да это сын Коэна-жида, — сказал тот, кто был поменьше ростом, но с цепкими обезьяньими руками. — Ты, парень, спешишь в синагогу? — спросил он издевательским тоном. Коэн не стал вступать в пререкания. Мгновенно ударил в солнечное сплетение и, когда обидчик согнулся, достал его косым ударом в челюсть. Его спутники, на секунду остолбеневшие от неожиданности, бросились в схватку. Их кулаки так и мелькали в воздухе. Коэн вертелся, нырял под удары и, не переставая, молотил мелькающие перед ним потные хари. Это продолжалось до тех пор, пока не раздался повелительный окрик:

— Ну, хватит!

Драка прекратилась. Коэн оглянулся. Рядом с ним стоял элегантно одетый человек лет сорока пяти с обрюзгшим надменным лицом.

— Да ты, парень, рожден для бокса, — сказал он с чуть заметным иностранным акцентом. Потом перевел взгляд на его противников и засмеялся:

— Здорово ты отделал этих горилл.

Это был Курт Ланге, бывший боксер-профессионал, а ныне преуспевающий менеджер и тренер.

— Мальчик, — произнес Ланге, — я сделаю из тебя чемпиона.

Ланге сдержал слово. Начался взлет боксерской карьеры Коэна. У него была превосходная реакция, широкая грудная клетка и выносливость. Через два года он стал чемпионом Лондона… и бросил ринг.

Однажды отец сказал: «Сынок, тут тебе не место. Каменные джунгли не для тебя. Я ведь понимаю, почему ты не стал хорошим евреем. Тебе нужен простор. Поезжай в Канаду. Там у моего друга большое ранчо. Я уже написал ему. Он тебя ждет. Сюда ведь ты всегда сможешь вернуться…»

И Коэн уехал.

Среди канадских ковбоев он сразу почувствовал, что эта жизнь создана для него. Стал прекрасным наездником. Коровы слушались его, как дрессированные собачки. Он приобрел два кольта и научился стрелять так, что мог выступать в цирке. Года через два Коэн был уже хозяином собственного ранчо.

Его потрясла природа Канады, ее просторы. Леса, напоминающие неведомую планету, миллионы массивных, необъятных, стремящихся ввысь деревьев, озера, пенящиеся от рыбы. Он был уверен, что никогда не оставит эту страну…

Ранчо Коэна находилось в нескольких милях от городка Саснатаун, и он туда часто наведывался — и по делам, и чтобы отдохнуть, пообедать в китайском ресторане, сыграть в покер. Он был мастером этой игры, требующей выдержки и крепких нервов. В ресторане «Пекин» его хорошо знали. Хозяин, начинающий полнеть китаец с миндалевидными глазами, приветливо улыбался, кланялся ему без всякого подобострастия и сам обслуживал его столик, что считалось большой честью.

Ему нравились китайцы своим трудолюбием, чувством собственного достоинства, которое он в них инстинктивно угадывал. Но они жили в своем мире — древнем, таинственном, непостижимом.

Однажды, когда Коэн отдавал дань китайскому кулинарному искусству, в ресторан вошел человек с помятым лицом и сизым носом. Посетитель подошел к стойке и сказал хрипло: «Виски». Невозмутимый китаец налил ему полный стакан. Он опрокинул его и сразу выхватил револьвер.

— А теперь, китаеза, выручку. Да живо!

Одним прыжком Коэн очутился с ним рядом и секунду помедлил, дав грабителю возможность вскинуть оружие. Но дальше действовал молниеносно. Его левая сработала, и любитель крепких напитков рухнул, как от удара обухом.