Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 2 - Страница 35

— Поверь, я сделал все, что в человеческих силах в этой войне. Но я чувствую, что меня обвинят в грехах, провалах и просчетах, к которым я не имел никакого отношения. Большие беды ждут меня… Я знаю…

Я сидел в полной растерянности, так как довольно беспомощен в этом деле — не очень-то умею выражать сочувствие в час беды. И потому я окончательно растерялся, когда Дадо заплакал. Это была одна из самых тяжелых ситуаций в моей жизни…»

Большие беды обрушились на Дадо… Каждый день средства массовой информации обвиняли Давида Элазара во всех мыслимых грехах. «Просчет!» — трубили газеты о величайшей победе израильского оружия.

Растерянный, уставший, сбитый с толку народ принял эту версию…

Израильские солдаты, оказывается, погибли не из-за того, что сражались за родину. И не потому, что не бывает войны без жертв. Они погибли из-за просчета. В их гибели, оказывается, виновны Давид Элазар, Моше Даян, Шмуэль Гонен и прочие.

Дело дошло до того, что, когда командиры приходили навестить родителей своих павших солдат, их и на порог не пускали…

Давид Элазар, завершив службу в армии, стал председателем директорского совета судоходной компании ZIM. Нападки в печати, несправедливые выводы комиссии Аграната, созданной правительством для успокоения взбудораженного общественного мнения, неприязненное отношение родителей павших солдат — все это и многое другое тяжело отразилось на душевном состоянии бывшего главнокомандующего. Он не утратил природной жизнерадостности, не стал мизантропом. Загнал боль внутрь, где она пульсировала в сердце, как жилка на виске… И сердце, выдержавшее неимоверное напряжение войны, вдруг остановилось.

Давид Элазар умер, купаясь в бассейне, 16 апреля 1976 года. Он никогда ничем не болел. Было ему немногим более пятидесяти лет.

Через полгода после его смерти отмечалась третья годовщина Войны Судного дня. На горе Герцля в Иерусалиме, где похоронен Дадо, состоялась траурная церемония.

Вспоминает Гидеон, старший сын Давида Элазара, служивший тогда в армии: «В то утро я приехал в Иерусалим и провел у могилы отца целый день. Мне казалось, что выводы комиссии Аграната взорвали сдерживающую ненависть плотину. Я боялся, что кто-то из родственников погибших солдат потеряет контроль над своими эмоциями и осквернит могилу. Я охранял ее, как сторожевой пес, до наступления темноты.

Выяснилось, что я ошибся. Никто и не помышлял о том, чтобы обидеть отца. Люди молча подходили к могиле и клали на нее цветы или камушки в знак того, что чтят его память.

Уходил я с чувством огромного облегчения. Имя отца осталось незапятнанным, несмотря ни на что».

Заблокированная карьера

Изнемогает от июльской жары чахлая зелень на кладбище в Нес-Ционе, свидетельствуя всем своим жалким видом, насколько неуместна жизнь в обители вечного покоя. На одном из надгробий четко выделяются еще не выцветшие от времени буквы. Рядом стоит человек в военной форме, грузный и уже немолодой. Бригадный генерал Авигдор Кахалани пришел навестить своего брата, погибшего в Войну Судного дня.

Около двух часов стоит он у могилы, не обращая внимания на свирепое солнце. Потом уходит неожиданно легкой походкой.

В тот же вечер, 30 июля 1988 года, Кахалани сказал своей жене Далии:

— Я многое понял у могилы Эмануэля. На кладбище все видится с особой четкостью. Теперь я знаю, что нужно делать.

На следующий день утром Кахалани играл в футбол со своими офицерами. Потом связался по телефону с генеральным штабом и сообщил сухо:

— Я подаю в отставку. Да, это окончательное решение.

Через несколько часов он уже отвечал на первые звонки потрясенных друзей. Старому товарищу Кахалани, сражавшемуся под его командованием в Войну Судного дня, стало так худо, когда он узнал эту новость, что его взяли в больницу.

Кахалани объяснял друзьям:

— Я не обижен и ни от кого ничего не требую. И уже ничего не жду. Но когда офицер достигает потолка своих возможностей, он должен уйти. Восемь лет меня не повышали в звании. Я понял, что моя карьера пришла к концу. Ну что ж! Есть другие, более способные, лучше воевавшие. Значит, я не носил в своем ранце маршальский жезл. Я снимаю мундир…

* * *

Имя Авигдора Кахалани вписано в скрижали израильской военной истории. Бронетанковый полк, которым он командовал, сломал хребет сирийцам на Голанских высотах в Войне Судного дня.

Огненным утюгом сметали сирийцы израильские защитные линии, но были остановлены седьмой бронетанковой дивизией Януша Бен-Галя, стержнем которой оказался семьдесят седьмой полк подполковника Авигдора Кахалани.

Его небольшие силы приняли удар 500 сирийских танков, поддержанных артиллерией и пехотой. После четырех суток ожесточенного боя сирийцы были отброшены. Большинство их танков превратилось в груду металлолома. Яростное контрнаступление отбросило сирийцев к столице их государства. Главнокомандующий Давид Элазар обратился к двум сражавшимся на Голанах израильским дивизиям с приказом, который начинался словами: «ВЫ СПАСЛИ НАРОД ИЗРАИЛЯ».

Основная заслуга в эпическом сражении на Голанах принадлежала полку Кахалани, вырвавшему победу там, где поражение казалось неизбежным.

За этот бой Кахалани был удостоен Знака отличия за доблесть.

Вот как он сам описывает решающие минуты сражения в своей книге «Защита-77»: «Маневрировать. Не замедлять движения, — кричал я по рации. Мои танки рвались вперед. Справа возник силуэт сирийского танка. Не успел я развернуть башню, как он уже вспыхнул. Со мной рядом шли надежные ребята. Великолепное чувство овладело мной. Мы продвигались к песчаным насыпям. „Господи, — молил я, — дай нам только добраться до них. Оттуда нас сам черт не выкурит. Если мы займем эти насыпи, то сорвем весь банк“. Оставалось всего 50 метров до спасительных этих возвышенностей, господствующих над всей местностью. Еще немного — и мы короли.