Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 2 - Страница 12


К оглавлению

12

Это Хамдор предсказал Дану, что он станет писателем. И это он поучал его: «Не принимай на веру никаких авторитетов. Во всем сомневайся. Всегда бунтуй. Будь всегда непоколебимым».

Два года прослужил Дан на английском эсминце. Потом ему это надоело, и он предложил другу дезертировать. Хамдор улыбнулся.

«Иди, куда зовет тебя твое предназначение, — сказал он. — А я не могу. Отец никогда не простит мне, если из-за своей прихоти я ослаблю хоть на одного солдата армию союзников, сражающуюся с Гитлером».

И Бен-Амоц дезертировал один. Укрылся в киббуце Бейт-Кешет, где позднее написал свою первую книгу. После окончания мировой войны друзья встретились вновь. Хамдор вступил в Пальмах, где уже служил Дан.

Это Хамдор показал Дану пульсирующую в напряженном ритме ночную жизнь Тель-Авива. Ввел его в круг артистической богемы. Познакомил в каком-то кабаке с поэтом Александром Пэнном, бывшим тогда тем, кем Бен-Амоц стал много лет спустя.

Это Хамдор, влюбленный в кино, научил Дана отличать настоящее киноискусство от ширпотреба. «Я ведь поехал в Голливуд учиться режиссуре лишь потому, что Хамдор хотел сделать это», — признал позднее Дан.

Хамдор погиб в бою за Тель-Ханан, в операции, в которой вообще не должен был участвовать. Вызвался заменить кого-то — и кончилась жизнь, обещавшая столь многое.

Своего сына Бен-Амоц назвал Дор. Дочь — Навой. Так звали подругу Хамдора, дочку Леви Эшколя, ставшую потом девушкой Дана.

Уже на склоне жизни Бен-Амоц писал: «Хамдор сделал для становления моей личности гораздо больше, чем мои родители. Его роль в моей жизни я осознал еще до того, как он был убит. Роль же в ней моих убитых родителей я не могу осознать до сих пор».

* * *

В середине 1989 года состояние Бен-Амоца резко ухудшилось. Как в андерсеновской сказке, смерть сидела по ночам у изголовья и отнимала один за другим все атрибуты его призрачной власти. И он решил дать неумолимой гостье последний бой. Пусть она заберет его, черт возьми, но хотя бы потрудившись для этого как следует.

И Бен-Амоц согласился пройти в Америке экспериментальную операцию, проверенную пока только на вивисицируемых животных. Суть ее заключалась в том, что она позволяла вводить лечебные препараты не в организм, а прямо в пораженную раком печень.

Прибыв в Нью-Йорк и попрощавшись с детьми, Бен-Амоц лег на операционный стол. Операция прошла неудачно.

Он получил кровоизлияние в мозг. Лишился речи. Половина тела была парализована. В Израиль его привезли в тяжелом состоянии.

Умирал он мучительно. Бывшая жена Батя и дочь Ноэми не отходили от его постели. Речь частично вернулась, но он почти не разговаривал с теми из своих друзей, кого все же допускал к своему ложу.

Нежные, любящие, но все же чужие руки прикасались к беспомощному телу. Кормили его, мыли, переодевали, меняли простыни.

Это было невыносимо, но он не роптал. Знал, что конец близок и терпеливо ждал. Он не хотел умереть ночью, не желал, чтобы смерть забрала его, как тать, под покровом тьмы.

Умер он в три часа дня. Шел сильный дождь, и потоки воды неслись к морю по ступенькам узких яффских улиц. И Батя подумала, что это они унесли душу его…

КОРОЛЬ НА НАРАХ

Королевство Герцля Авитана — преступный мир. Никто не оспаривает его королевских прав. Четырнадцать лет заключения с короткими просветами двух дерзких побегов лишь подняли авторитет короля, ни в чем не умалив прерогатив его самодержавной власти. Авитан правил своим королевством из тюремной камеры в 12-м спецотделении тюрьмы Аялон в Рамле. Никого так не охраняли, как короля, что не помешало ему совершить побеги, потрясшие израильскую пенитенциарную систему.

Три убийства на его совести. Причастность к двум из них он отрицал, а третье считал следствием фатально сложившихся обстоятельств. «Я знаю цену человеческой жизни и не подниму руку на ближнего своего без крайней необходимости», — сказал как-то Авитан.

Его сила не в жестокости. И в тюрьме, и на воле достаточно людей, слепо ему преданных. Любой преступник знает, что рано или поздно он попадет в тюрьму и окажется во власти короля. Поэтому каждый приказ Авитана, переданный на волю, выполняется. Одного его слова достаточно, чтобы обнажились ножи и загремели выстрелы.

Когда иракские «Скады» обрушились на Израиль, авторитет Авитана прекратил мародерство. Авитан позвонил из тюрьмы в редакцию газеты и предупредил «крысятников», бросившихся грабить разрушенные «Спадами» дома, что осудил их на смерть. «Крысятники» тут же исчезли…

Это был эффектный жест, прибавивший королю популярности. Но ведь и «крысятники» принадлежат к миру, из которого вышел король. И требуется изрядное усилие воображения, чтобы сравнить Авитана с бабелевским королем, изворотливым и веселым хозяином декоративно-красочной Молдаванки. Беня Крик — опоэтизированная легенда, а Герцль Авитан со всем его бандитским шиком — всего лишь порождение мира, в котором любовь к ближнему выражена в формулировке: «Умри ты сегодня, а я завтра». Блатари всюду одинаковы, ибо их порождает мир, в котором действуют законы крысиного царства, а подлая жестокость причудливо сочетается с сопливой сентиментальностью.

И Авитан, как бы себя ни оправдывал, стрелял, не задумываясь, когда человеческая жизнь стояла между ним и добычей. Волк разбойничает, пока не настигают, не вгрызаются в бока. Не случайно королевский свой авторитет приобрел он после того, как применил гранаты при ограблении банка. Ну, а став королем, Герцль вынужден был создавать легенду о себе, следуя правилам игры, которую не мог прекратить. В преступном мире вместе с титулом получают и роль.

12